Протесты. Перформансы

Недавно я вернулась из Лондона. Там проходила моя персональная выставка, реплика о Дне “победы” 9 мая. Название и концепция были направлены на выявление лжи и пропаганды, которая уже очень много лет оккупирует сознание огромного количества людей. В Лондоне презентовала скульптуры, инсталляции, керамику, некоторые рисунки и видео.

Видео-работы, кстати, были показаны впервые. Это видео-документации моего перформанса «254» – когда я лежала под украинским флагом в Санкт–Петербурге во время открытия Манифесты 10, а также видео о том, как стирала Крымский флаг в Москва-реке 1 мая в прошлом году. Видео акции Happy Birthday, когда я разбила свою зеленую скульптуру в галере Саатчи, во время открытия выставки UK/Rain, а также видео-документация «To Be or not To Be” о разрушении мною соляных столбов в PinchukArtCentre во время начала Майдана.

Я также представила работы, сделанные во время военных действий на Востоке Украины, когда только начали происходить страшные события, и мне нужно было бежать от реальности — иначе просто сошла бы с ума. В тот период я столкнулась с тем, что мне негде было жить, нашла небольшой сырой полуподвал в галерее Лавра, где можно было создавать скульптуры и рисунки. Вот там с утра до ночи и писала акварели, холсты, отливала скульптуры. Это очень сильно помогло мне справиться с депрессией. И, возможно, даже избежать суицида.

На лондонской выставке “9 Мая” у меня получилась мини-ретроспектива, некий итог с 2010 по 2015 годы. Знаковыми для меня работами и событиями подытожила 5 лет своей активной работы. А сейчас в моем творчестве начинается новый период. Хочу сказать, что он будет более радикальным, жестким, и возможно я буду использовать даже другой язык, очень хочу чтобы это были музыка, слова, тексты, видео, перформансы, акции, больше скульптуры, которые прозвучат «как глас к народу» на оккупированных территориях и не только. В планах создать клип в Крыму, а также на востоке. Мы покажем разрушенные, разбомбленные здания, где были и сей час происходят военные действия, все это будет сопровождаться честными, откровенными довольно циничными текстами. Мы поедем на оккупированные территории, конечно же, нелегально.

Чувствую, что внутри накипело, нужно более жестко высказываться. Потому что с одной стороны, на первый взгляд, создается видимость, что здесь, в Украине, в тылу, все довольно хорошо. Но в реальности, в нашей стране, да и во всем мире, происходит полная жесть. Например, в украинских новостях, не говорится про Сирию. Помните, был скандал, когда предложили сделать лагерь для беженцев из Сирии, а потом отказали этим людям: сказали, что они здесь не нужны. Много было риторики по поводу того, что они “другие”, мусульмане и т.д.

Сегодняшняя ситуация с Киев Прайдом, когда по поводу него до сих пор ведется очень много дискуссий, и главная загвоздка состоит до сих пор в вопросе: «Имеют ли право гомосексуальные люди на место в обществе?». Как по мне – это настолько убого, ничем не отличается от патриархально колониальной империи России. Очень много двойной морали, стандартов, которые мне не близки, поэтому я думаю, что нужно высказываться наиболее жестко.

Ведь власть, например, – это группа людей, которая представляет волю народа, менеджеры, которые должны ходить на работу и работать над тем, чтобы максимально улучшать качество жизни, а не создавать для самих себя сказочную жизнь, приумножая капиталы и создавая свой собственный бизнес на налоги людей.

Это прекрасный дом, который многие хотят забрать, и просто использовать в своих целях. Но это на самом деле модель такого потребительского отношения и агрессии — она везде, во всех горячих точках мира, и я не думаю, что мы чем-то лучше, что Украина чем-то особеннее от других стран, где происходит война, конфликт.

У нас действительно очень много проблем, но многие из нас, украинцев, хотят чтобы эти проблемы были решены людьми со стороны. Я не верю в такую модель, а верю в то, что мы сами можем многое сделать для себя и своей жизни. Конечно, по этому поводу я провожу радикальные акции, потому что у меня есть опыт жизни в Европе, где, когда не стоит вопрос национальности, там все беженцы, эмигранты, все разноцветные и это замечательно (хотя и там общество сильно национализируется).

Мы все говорим на разных языках, и находим общий язык, потому что хотим развиваться, хотим футуристической революции, когда медицина будет на столько высоком уровне, и каждый сможет себе позволить лечение, когда каждый талантливый или менее талантливый ребенок будет иметь возможность получать знания.

Я не верю в классовые разделения, и считаю, что война, которая сейчас идет в Украине, во многом создает еще больше классовое неравенство. Потому что кто-то, кто имеет возможность доступа к деньгам, войне – зарабатывает на этом, а простые люди впадают в большие экономические трудности, огромное количество людей, ради своего порыва, ради сохранения жизни остальных людей идет на Восток, воюет и умирает.

Я не знаю как может не затронуть война

Конечно, напрямую война не имеет отношения к моей профессии, так-же как и к специальности врача, учителя и водителя. Я по специальности архитектор — эта профессия заставляет думать и строить. Артисты и художники, наверное, более чувственные люди, и из-за открытости чувств стоят на страже событий. Я не знаю, как может не затронуть война.

Особенно, если эта война в твоей стране. Это заставляет очень много думать, работать над своими интеллектуальными возможностями, и как художница, архитектор, человек, женщина, я не могу быть согласна с войной.

Школа политического перформанса

На базе Центра Визуальной Культуры (VCRC) планируем совсем скоро, уже в этом месяце, начать Школу Политического Перформанса – Body and Borders (Тело и Границы). В ней я и мои коллеги будем воспитывать «бойцов» современного искусства. Главное — чтобы мы были очень критичны к тому что делаем и будем делать.

Да, конечно я феминистка и гуманистка. И, да, в Украине женщины меньше реализованы, чем мужчины: у них больше реальных возможностей до сих пор. И я хочу, чтобы женщины заняли достойное, ведущее место во всех сферах деятельности. Поэтому дальнейшие акции буду делать больше с женщинами. Хотя я открыта ко всем людям, не зависимо от пола, национальности, гендера, религиозных убеждений. Я начала группу «Flowers of Democracy» («Цветы Демократии») – это некий открытый организм, группа художественного реагирования и феминистского искусства.

Кстати, в Лондоне к нам присоединились новые активистки, после нашей акции на улицах столицы Британии к нам подключилось много новых людей. Сейчас общаемся с активистками из Мадрида и Копенгагена, о возможных дальнейших наших действиях.

Основной состав группы — это около 10 женщин, с которыми мы поддерживаем связь, к нам постоянно кто-то прибавляется, пропадает на какое-то время — потом опять появляется. Я это делаю и верю в то, что из этого может вырасти что-то прекрасное, но я не делаю из этого какой-то коммерческий проект. Это не само пиар— особенно если это касается подруг и сестер.Данное движение необходимо многим.

Для нас это действительно способ познания и попытка понимания своего тела и его границ. Поэтому я говорю, что мы все открыты для мальчиков, для девочек для квир и трансгендерных людей.

Реакция Европы на выставки

С галереей Art Represent я сотрудничаю больше года — и это они были инициаторами мой персональной выставки в Лондоне. Это галерея, которая работает с художниками из конфликтных территорий, кроме меня из украинцев там пока еще никто не выставлялся. Несмотря на то, что это маленькая галерея (да еще и открытие выпало в понедельник), у меня в гостях были люди из Австралии, Тибета, Нигерии, Великобритании, Швеции, Китая, США, Украины, Польши и России. Многие смотрели онлайн мой перформанс во время открытия.

Если рассматривать данную выставку с прагматичной позиции, то, да, конечно — это престижно для Украины. Однако, пока проблема Украины в том, что здесь нет фокуса на международный контекст, даже внутри самой нашей страны. Но больше всего мне интересна реакция самих зрителей непосредственно во время моего перформанса, ведь могу сказать точно, что они толком не знают что происходит в Украине. Они знают, что у нас началась война, но не понимают, о чем идет речь, не понимают наших пост-советских травм и трагедий.

У них совершенно другая картинка обо всем этом, ну и тема Украины мало популярна. Плюс Россия, в отличии от Украины, выигрывает с огромным преимуществом так как в первую очередь она ведет информационную войну, вкладывает тонны денег в свою пропаганду за пределами — и поэтому у европейцев такие представления, что как бы Россия левая, демократическая страна, просто президент не очень и еще и гомофоб. Они не имеют ни малейшего представления о том, что в Крыму нет света и люди в 21 веке сидят как в пещерном. Нет ни малейшего представления, что террористы отрезают людям головы и играют ими в футбол на Востоке Украины.

Так же не имеют ни малейшего представления о том, что в Украине довольно сильное патриархальное общество, и женщина, будем честны, не настолько либеральна, свободна и защищена как в Европе. Что у нас здесь огромная коррупция, и что у обычных детей нет шансов учится в Европе, потому что с зарплатой в 3 тысячи гривен, мы не потянем семестр учебы, который стоит 20 тысяч евро, и они даже не знают и часто меня переспрашивают правда ли, что мы до сих пор не в ЕС, и что границы все еще закрыты.

Во время и после открытия было много дискуссий и разговоров с людьми, много дополнительных вопросов.

Поэтому я говорю что сейчас мне нужно организовать школу, мысль о которой зреет вот уже последний год и сделать ее таковой, чтобы она была бесплатна для каждого студента. Сначала это будет общая серия лекций, тренингов, телесных практик, медитаций, изучение истории искусств. Затем начнем делать протестные высказывания, которые будут сфокусированы не только на границах Украины и России, а которые станут двигателем в глобальном мировом контексте.

Реакция украинского правительства на политические перформансы

Да, конечно, мои протесты и акции не похожи на акции Петра Павленского, ведь этот художник сидит, а я — на свободе (слава звездам!). Во многом потому, что в нашей стране намного больше свободы, чем в России и с каждым днем становится все больше и больше этой свободы, так как низовые движения делают это общество намного более горизонтальное, но с другой стороны, эта свобода ограничивается ровно там, где начинается власть и деньги олигархов. А в России там вообще нет свободы, а есть жёсткая диктатура, там нельзя вообще ничего сказать. А здесь можно говорить до тех пор пока ты не перешла дорогу какому-то богатому дяде с кошельками. И то можно договориться, я думаю.

Наша художественно-политическая группировка «Цветы Демократии», и я в том числе, мы смогли договориться и убедить шведскую организацию Unicorn – Artists in Solidarity, объединение художников и людей работающих в культурной сфере, которые помогают беженцам и художникам из конфликтных территорий– сделать первую резиденцию для художников и активистов из Украины.

Мне стоило немалых усилий чтобы убедить их, что наши художники реально нуждаются в помощи, поддержке, представлении на западном арт рынке, из-за того, что все мы тут работаем на грани нервного срыва. Но изначально шведские кураторы хотели привезти артистов из Испании и Греции, из территорий, которая сейчас в центре «иммигрантского кризиса». Однако и в Испании и в Греции огромное количество своих художественных резиденций, это внутри Евросоюза, там огромные дотации, гранты и т. д. Да, могу сказать, что мне стоило довольно много усилий для того, чтобы убедить их в том, что картинка о том, что у нас все тут шикарно и замечательно, и что тут люди не бедствуют–это картинка маленькой группы людей, а большая часть населения живет в бедноте, и Киев — это Киев, а все остальное — в разрухе. Это не сравнимо с жизнью в Испании. Для многих поехать в Испанию и посетить музеи — это до сих пор мечта.

В России намного все серьёзней с поддержкой художников: выделяются огромные деньги и диаспора очень помогает. У нас же все экономически сложнее. Хотя я всей своей душой против российской власти, но я, как человек думающий, понимаю, что мы проигрываем эту войну интеллектуально и из-за того, что мы не вкладываем в медийное развитие и поддержку своих художников.

Нам нужно больше работать с европейцами, привозить украинских художников и кураторов в Европу, налаживать общение с людьми, выстраивать новые связи, платформы, расширять и разбивать все эти дурацкие границы. Возможно, в один момент мы, художники, танки не остановим, но с помощью искусства точно также как через дипломатию, через остроумное, критическое и смелое высказывание о войне, и всяких разных ужасах, можно многое изменить.

Тело как искусство

С телом я работала с самого начала своего художественного поиска, и даже когда училась на архитектурном факультете. Архитектурой буду и дальше заниматься: у меня был перерыв 2 года, а сейчас я на пути возобновления. Когда я училась и работала в архитектуре, это все равно было понимание пространства через тело, через телесность, через границы нашего тела. Мы владеем только своим телом, и в современном, все еще патриархальном обществе, как и в не современном, патриархальном обществе ранее, даже как- то так не официально, но все равно получается так, что телом мы не владеем, потому что мы постоянно находимся под контролем власти, социума и мы все время объекты, и когда мы в пространстве овладеваем своим телом, и тем что ты есть, только тогда ты становишься субъектом.

Конечно, мне было очень страшно, тяжело после этой акции: меня как-будто встряхнуло и месяц я не могла прийти в себя. Ничего такого особенного не произошло. Но вот я сижу на кровати, и ко мне могут подойти все кто угодно, могут лечь, и ты никогда не знаешь, что с тобой могут сделать, и важно знать, если мы не будем уважать границы каждого из нас, своего тела, и понимать, что мы субъекты и каждый равен другому человеку, что мы есть владельцами только своего тела, ни чужого. Вот как раз культура и искусство имеет такое равноправие. А доводить свою правоту через что-то другое, через пистолеты? Поэтому, как думающий человек, я против войны.

Современное искусство в Украине

До наступления нового времени современных извращенных капиталистических отношений здесь был диктат. Но эта земля родила огромное количество культурных революционеров, например Малевича в начале прошлого века, сегодня – Константина Дорошенко, как по мне самого тонкого и честного философа в Украине. Я могу сказать, что современное искусство у нас есть и оно очень сильное, но оно у нас подпольное и практически полностью держится на инициативе, по сути не официальное до сих пор.

Какие могут быть вопросы? У нас есть Министерство культуры — зайдите на его сайт. Во-первых, этот сайт на-половину пуст, а во-вторых, там даже нет раздела «Современное искусство». Оно до сих пор как-бы нелегальное. Если, например, Демиен Херст, какой бы он художник ни был, но он — одна из икон Великобритании. Девид Боуи– это Бог вообще, потому что он Бог, и он никогда не был там нелегальным или еще что-то в этом роде. А нас вот украинских современных художников официально как-бы и не существует, мы все в подполье как-будто до сих пор.

У нас есть PinchukArtCentr, частная институция, есть Национальный Художественный Музей Украины, в котором работают просто волшебные, гениальные кураторы международного уровня. Но работают они там на грани нервного срыва, так как им приходится бороться с сумасшедшей бюрократией чтобы создавать новые проекты и развивать музей в ногу со временем. В основном, художники сейчас сами ищут средства на свои проекты. Да, есть какие-то частные гранты, но если сравнить ситуацию с тем, что было 3 года назад, то у нас начался Ренессанс в современном искусстве.

Этой зимой я работала ассистенткой очень крутого на сегодняшний момент шведского художника, Петера Йоханссона. Помогала ему в создании персональной выставки в музее современного искусства в небольшом городке Борос, там живет порядка 30 тысяч человек. Так вот, в этом городе гигантский центр современного искусства, огромная публичная библиотека, потрясающий современный театр, городская галерея, каждый год проходит биеннале современной скульптуры. И они жалуются, что у них все очень плохо с современным искусством. Украинцы в массе своей просто не знают, что такое современное искусство. Там тоже никто не хотел 70 лет назад знать об этом. Там картошку, в лучшем случае, ели— Швеция была бедной страной.

Мы здесь имеем потрясающие ресурсы: у нас прекрасная земля, очень богатая страна, потенциал которой не сравним ни с одной европейской страной, у нас просто земля может прокормить любого человека. И не только земля: у нас очень талантливые люди, у нас просто не хватает знаний и развития. Все еще пока нет государственного музея современного искусства. Как же тогда люди его могут принять? Это то-же самое как сказать, что мы жили в пещере без электричества и тут нам говорят, что мы тебе сделаем лампочку, и что это такое — никто не знает, поэтому, будет полное отрицание. Но с другой стороны, здесь есть настолько самобытные условия, которые, я уверена, могут родить много талантливых художников и создать сильную международную конкуренцию.

Один из наиболее интересных для меня современных украинских художников – это Давид Чичкан. Мне действительно нравятся работы Давида Чичкана, это такое честное, самобытное собственное художественное высказывание. Он абсолютно андеграундный художник, настоящий нигилист. Еще я слежу за развитием талантливых Валентины Петровой, Алины Клейтман, Киндер Альбум, за кураторами Оксаной Брюховецкой и Лесей Кульчинской.

А если честно, я сейчас больше увлечена чтением, и много смотрю документального кино, слушаю и изучаю музыку, граффити, интересует андеграундное скандинавское кино.

У меня такой период, что хочется больше честности. Я устала от идеологий и правых высказываний, что кто-то лучше кого-то. Я не верю, что нужно закрывать границы, и максимально хочу чтобы мы все ассимилировались, но это же коллективный труд. И я не верю в одного единственного лидера. Нам нужно быть более ответственными и воспитывать себя. Делать кого-то привилегированными — это неправильно. Идея о том, что кто-то почему-то круче потому что больше денег, а кто-то хуже потому что моет полы — ложь. Это труд. Любой труд должен уважаться.

О себе

Я интроверт, довольно закрытый человек, что касается моего личного пространства. Но я очень люблю людей. Однако, если чем-то сильно увлекаюсь, то у меня внутри такая одержимость происходит, и многое вокруг могу просто не замечать. В отношениях, дома, я довольно закрытый человек, мне можно дать книгу —и забыть обо мне на долгое время.

Когда была маленькая, с детьми мне было сложно: предпочитала микроскоп, математику, литературу, сцену, балет, сложную модернистскую музыку и оперу (это мне помогало сфокусироваться). Общение с бабушкиными друзьями – с шаманами, экстрасенсами, профессорами, бомжами, с врачами и изобретателями. У нее всегда был полный дом «странных» гостей со всего бывшего Советского Союза.

Вопросы – табу

Я не говорю сейчас о своих родных в Крыму. И если мне что-то не понравится, я скажу честно: «Я не хочу об этом говорить».

Сюда входят также интимные вопросы, связанные с моей художественной акцией-браке в Швеции. Да это – акция, преформанс, хеппенинг, настоящая жизнь, я женилась на шведской художнице. Но вопрос об эротических сексуальны отношениях в этом проекте закрыт.

Конечно, я могу ответить – в этом для меня никакой проблемы нет, но считаю, что это как раз та граница, которую я сама выстраиваю и имею полное право отказываться говорить о моей личной интимной жизни, которая связана с сексуальной жизнью. В первую очередь, данный вопрос не должен существовать, не зависимо от того в каких отношениях ты состоишь: в однополых или гетеросексуальных. Каждый человек иметь личное пространство и право любить того, кого любит.

Так же вопрос о браке зачастую приравнивается к вопросу о сексе, типа: «Так ты что, действительно с ней спишь?». То есть, если есть секс – значит, это настоящий брак? Вопрос встречный: как много современных гетеросексуальных пар, у которых нет секса. Огромное количество. Люди живут по-привычке, или врут друг-другу, создают какие-то третьи, четвертые и т.д. отношения на стороне. При этом, не договариваются заранее об открытых отношениях, так как это не прилично или даже аморально, потому что должна быть «нормальная» гетеросексуальная пара.

Когда я отказываюсь говорить о сексе, то объясняю для чего это, и что наш брак — художественное высказывание, для того, чтобы еще раз артикулировать, что независимо от того, какого пола отношения между людьми — это право выбора, сексуальности, природы, желания каждого человека. Другой вопрос — я не верю в браки. Не верю в институт брака в целом. Это ерунда, фикция, договоренность определенной группы людей и власти, которая будет контролировать другую группу людей. И если ты не в браке, то тогда ты, как-будто, в какой-то степени, неполноценный. Особенно это касается женщин в патриархальном обществе. Если ты одинока, не замужем — что-то странное с тобой. А я не верю, что через какую то бумажку можно обрести настоящую любовь. Тем более, если эта бумажка является способом контроля кого-то. Это просто тюрьма.

Когда ты состоишь во всех этих бюрократических схемах, то пребываешь в иллюзии свободы. А на самом деле, как хомяк или подопытная мышь бежишь и боишься остановится в бессмысленном колесе, установленного кем-то в твоем-же аквариуме, и тогда Твое тело уже не принадлежит тебе. Да, этот перформанс, хэппенинг, акция – как угодно – не только о браке, это об иммиграции, об идентичности, национальностях, о границах, несвободах и стенах, которые выстраиваются и укрепляются патриархальным, ретроградным обществом. Этот проект о жизни женщины, которая через брак пытается убежать из закрытого и бедного общества и попасть в другое, закрытое, но привилегированное общество, осуществить свою американскую мечту. Для меня это перформанс ценою в жизнь. И да, он вовсе не уникален. Посмотрите вокруг: миллионы подобных историй фиктивных браков и не фиктивных ради выпрыгивания за пределы рамок и границ, ради того, чтобы истинно овладеть своим собственным телом и жизнью.

Я была в очень долгих отношениях с мужчиной. Это была любовь, наверное, как у Ромео и Джульетты. Во всяком случае, с моей стороны — точно, я готова была выпрыгнуть с 13 этажа, когда он меня предал… В первую очередь, интеллектуально и идеологически. Мы были практически 10 лет месте. Когда мы встретились, мне было 16, ему – 19. Данный опыт мне очень многое показал и открыл. Главное, что любовь — это любовь, и она живет только внутри тебя, ты никому ничем не обязана — и тебе никто не обязан. Есть любовь, настоящая любовь, которая не подразумевает предательства или поиска где выгоднее и удобнее, не подразумевает делать кому-то больно, кого-то унижать, уничтожать, раздавливать, она никак не может быть связана какими-либо бумажками, никакие официальные лица, никакие институты власти не в состоянии ее зародить: отнять могут, но не создать. И когда любовь прекращается — ее больше нет — или когда кто-то кого-то обманывает, ничего не может повлиять. Это всегда выбор или когда кто-то вдруг осознает, что все это время тебя имели, что ты была не сама себе хозяйкой, твоим телом и умом манипулировали, тогда ты начинаешь бороться за свою свободу и переходишь из стадии объекта в субъект.

Да, для меня этот перформанс, этот Хепеннинг, то что мы сделали с Жаклин, очень, помогло утвердиться и обрести настоящую любовь к самой себе.

На сегодняшний момент это мой самый лучший проект, который я сделала.

Я считаю, что-то, что мы сделали с Жаклин — это и есть в какой-то степени акт настоящей любви. По сути, два незнакомых человека друг-другу доверили жизнь, вступив в сложный художественный путь. Плюс, жизнь принесла войну в мою собственную жизнь, и, да, Жаклин по-настоящему, без каких-либо оглядок на искусство, помогала мне с документами, иногда с деньгами, с тем, чтобы выехать, иногда с местом жизни, иногда помогала сохранить мое психическое здоровье, по-настоящему, по-сестрински.

Мы открыли несколько выставок вместе. Например на тарелках, которые я представила на своей персональной выставке, напечатаны мои акварели, что писала с нее. В момент аннексии, постоянных известиях об огромном количестве погибших людей, друзей, я была просто раздавлена и рисовала акварели. Был такой период, когда нужно было просто перейти, а как ты можешь перейти этот ад, только с искренней сестринской любовью в сердце, что никак не связано ни с сексом, ни с более удобным выбором.

Новый проект-протест

Сейчас у меня период подготовки. Скорее всего, я буду плыть на плоту – Автономная Республика Крым (Crime_A) через море, как настоящий беженец. Буду искать новую «родину», идентичность, более комфортного места жительства, точно так же как вынуждены миллионы людей по всему миру.

Вот например в Швеции, в первую неделю приняли 200 тысяч человек, беженцев из Сирии, и через какое-то время 120 тыс. отправили назад. А что значит назад – выставили за закрытую границу и дальше что хочешь — то и делай. Надеюсь, проект стартует в конце лета.

Надо найти толкового инженера – проектировщика.

Сколько это будет длиться по времени, точно сказать не могу, пока не доплыву хоть до какой-то европейской границы. И там начнется новый этап.

Я не бесстрашная – я спокойная

Конечно я, как и все люди, боюсь… Последний раз, когда летела, возвращалась из Лондона, была сильная турбулентность и я впервые в жизни испугалась. Рядом со мной сидела женщина — мусульманка с ребенком, ребенок очень сильно плакал. Она была одна, и не знала, как его успокоить, да мы все там испугались, кто-то плакал, кто-то молился, кто-то виски пил, это случилось перед самой посадкой, в Борисполе. Только нам объявили, что мы садимся — и вдруг начало трясти.

Мы попали в грозу, со всех сторон молнии, смерчи, грозы, видим землю и не можем спуститься, поднимаемся вверх-вниз, час кружили над Борисполем, видели землю, а добраться до нее никак не могли.

Я испугалась очень сильно. И подумала, что если сейчас разобьемся, то прожила хоть и короткую, но достойную жизнь. И весь этот час почему-то думала о ситуации, в которую попала перед посадкой.

На пути в самолет встретила женщину, иммигрантку, нелегалку, которую задержала полиция так как у нее был пустой паспорт: никаких виз, ничего, фиктивные документы, денег тоже не было. Они ее расспрашивали, требовали информацию, как она попала в Британию и где жила последние 4 года. Очень странно, то что вокруг было огромное количество людей, садящихся на самолет в Киев, которые, конечно-же, говорили и на английском, и на украинском, но отказались абсолютно все ей помочь, ссылаясь на то что не говорят на английском. Никто не хотел связываться с полицией и, тем более, с нелегальной иммигранткой. Я подошла и выступила в качестве переводчицы, она была в сильном стрессе, испугана, рассказала что нелегально работала у какого-то мужика, ухаживала за ним. У нее спрашивали, как выехала из Украины, она не признавалась им. Я их попросила не давить на нее — ведь им и так понятно как.

Потом она призналась, что въехала в багажнике, как и многие другие украинские женщины. Ей надо было искать заработок, так как у нее больная мама и срочно нужны были деньги на операцию, вот и согласилась поехать убирать, понятно, что в рабстве не только убирать пришлось. И только спустя 4 года получилось сбежать.

И вот мы сидим вместе в самолете, который никак не может приземлиться, за моей спиной — эта женщина, освободившаяся на волю. Я со своей персональной выставки возвращаюсь. Парим над Украиной и, может быть, в любой момент разобьемся. И, самое интересное — что мне не так страшно и жалко было, что я многого чего еще не сделала, а почему-то думала о ней. Я была даже как-то рада, что если мы умрем, то умрем над домом, а не где-то в рабстве. И у меня в голове все время была такая мысль, что вот, хорошо, что я помогла этой женщине.